Священное искусство ислама, как и все подлинно священное искусство — это нисхождение небесной реальности на землю. Это кристаллизация духа и формы исламского откровения, облаченная в одеяние совершенства не от этого мира порчи и смерти. Эхо иного мира (аль-ахира) в матрице быстротечного существования, в которой живут люди (аль-дунья). И как, согласно Корану, «ахира лучше для тебя, чем этот мир», так и искусство это драгоценно, куда более ценно, чем все материальные и социальные устремления и идеалы, во имя которых столь многое приносилось в жертву, приносится в жертву и гибнет сегодня. В ответ на вопрос о том, что такое ислам, можно бы указать на михраб мечети в Кордове, на двор мечети султана Хассана в Каире или на купол Шахской мечети в Исфагане — если бы только вопрошающий был в состоянии прочитать послание, которое они несут. Конечно, можно указать и на фронтиспис мамлюкского или ильханидского Корана с иллюминациями, уже не говоря о каллиграфии самого Священного Текста. Или, на самом глубинном уровне, можно припомнить и суфийскую сама’, во время которой человек предстает прямо перед Богом, духом, разумом и телом славя Его Божественное Имя.
Традиционное исламское искусство передает духовность и квинтэссенцию ислама, пользуясь вневременным языком, который именно в силу своей вневременности и непосредственности своей символики более эффективно и верно выполняет эту задачу, нежели большая часть теологических объяснений ислама. Сегодня один из важнейших аспектов духовной миссии исламского искусства заключается в его способности представлять сердце ислама более непосредственно и доходчиво, чем многие толкования, претендующие на научность. Образчик традиционной каллиграфии или арабеска красноречивей свидетельствуют о разумности и благородстве, характерных для идеи ислама, чем множество апологетических трудов исламских модернистов или так называемых активистов. Как раз безмятежный, вразумительный, структурированный и высоко духовный характер исламского искусства более всего помог преодолеть и уравновесить крайне негативный эффект от ныне популярной литературы об исламе, описывающей его, как яростную, иррациональную и фанатическую силу.
Есть, разумеется, и люди, отрицающие эту функцию исламского искусства, просто не признавая за ним исламский характер и утверждая, что его красота, понятность и гармоничность имеют мало общего с духом или формой исламского откровения. В их число входят не только многие западные историки искусства, но и большинство современных мусульман, независимо от того, считают ли они себя модернистами или реформаторами того или иного толка. Эта группа помогает утвердиться позиции тех западных ученых, которые умаляют духовную значимость исламского искусства и отметают всю традицию, как историческую случайность, ни в чем не отличную или не более ценную, чем уродливейшие продукты индустриальной цивилизации. Более того, затем эта группа перенимает с чистой совестью эти продукты, забывая, что тем самым лишает исламскую религию одной из важнейших опор в этом мире и отторгает исламскую общину от одного из самых осязаемых доказательств духовного измерения ее откровения.
Однако, вопреки этим взглядам, произведения исламского искусства продолжают излучать барака (барака — это нечто подобное благодати или божественному наполнению, которое течет в артериях Вселенной) как результат их внутренней соединенности с исламской духовностью. Даже модернизированный мусульманин в глубине души испытывает чувство покоя и радости, своего рода психологическую «уверенность в себе», сидя на традиционном ковре, созерцая образец каллиграфии или слушая классические стихи на родном языке; уже не говоря о коранических распевах во время молитвы в мечети — одном из шедевров исламской архитектуры, которыми усеян весь мир ислама от Тихого океана до Атлантического. А от того, что уродство современного мира распространяется по пространству традиционной мусульманской среды, возрастает ощущение духовной бесценности предметов исламского искусства — как и цены на эти предметы, которые были бытовыми вещами еще при жизни одного-двух предшествующих поколений. Все нападки модернистов ли, или реформаторов, непосредственно ли на это искусство, или на его значимость, оказались не в состоянии уничтожить тот духовный смысл, который, вытекая из внутренних источников исламского откровения, остается столь же прочным, как историческая жизнь самого откровения в этом мире.
Вероятно, можно понять или, по крайней мере, попытаться уяснить себе определенные логические резоны, в силу которых многие западные историки искусства или остались безразличными к духовной миссии исламского искусства, или не сумели проникнуть в его внутренний смысл, символику, метафизическое и космологическое значение, и органическую связь этого искусства с породившей его религией. Гораздо труднее понять аргументацию тех мусульман, которые во имя социальной справедливости принижают исламское искусство, низводя его до категории роскоши. Эти группы забывают, что вопреки своим яростным обличениям Запада, они, рассматривая искусство и красоту как роскошь, безотчетно занимают чисто западную позицию. И забывают, что их позиция не имеет ничего общего с исламом, в котором прекрасное считается Божественным Качеством (одно из имен Бога — аль-джамил, или «Прекрасный»), и ислам учит, что Бог любит прекрасное.
Тех, кто заражен современной ментальностью этого типа — называют ли они себя реформаторами, сторонниками активного действия или фундаменталистами — и кого следует отличать от традиционных мусульман, подчеркивают шариатское измерение ислама в ущерб всему остальному. Конечно, ни один мусульманин не может выступать против следования законам шариата, как не может он выступать против тезиса о том, что исламское общество есть общество, построенное и действующее на основе шариата. Но если шариат, закон, регулирующий все внешние действия исламского общества, включая обряды, выполнение которых есть часть долга человека по отношению к Богу, — это единственный аспект ислама, то почему на протяжении всей исламской истории, с самого ее начала, уделяется такое внимание псалмодии Корана, возведению прекрасных мечетей, украшению всего, что касается Бога и религии? Почему прилагалось столько стараний к тому, чтобы исламские ценности вошли в повседневную жизнь мужчин и женщин самыми разными путями: от устных преданий и литературы до ткачества — а ведь все это относится к искусству? Ответ достаточно ясен. Не касаясь людей высокой святости — они сами произведения искусства, поскольку каждый их миг наполнен помыслами о Боге, и о них можно бы сказать, что им «нет нужды» в искусстве, — хотя, как явствует из этой книги, они-то часто и являются творцами искусства — всю жизнь заурядного человека тоже не заполнить одними предписаниями шариата. В эти предписания входят молитвы, посты, паломничество и так далее; хотя и такие виды деятельности, как зарабатывание на жизнь или семейные заботы, тоже представляют собой религиозный долг и выполняться должны в согласии с шариатом. Но так уж устроен человек, что, погруженный в иную деятельность — от экономических хлопот до того, что нынче именуется «досугом», он склонен забывать о Боге. Исламское искусство всегда было средством, при помощи которого дух ислама проникал в самые разные виды человеческой деятельности, заполняя каждый миг человеческой жизни и напоминая человеку — где бы он ни находился — о Божественном Присутствии. Для человека же созерцательного склада исламское искусство было и остается бесценной опорой духовной жизни и напоминанием о Божественных реальностях (аль-хака’ик). Уничтожить это искусство — значит в серьезной степени опустошить душу и ум мусульманина от исламского содержания, оставив вакуум, который потом стремительно заполняется наихудшей суетой, шумом и банальностью современного мира, что и происходит сегодня со многими мусульманами. Потеряв часть души, уступая требованиям ложного и уродливого, иные теряют и веру.
Душа и разум традиционного мусульманина были сотканы — и продолжают ткаться, пока жив традиционный ислам, — прежде всего, из представлений, почерпнутых из Корана, во-вторых, из пословиц и стихов, зрительных образов и форм; и все это является выражением глубинных аспектов ислама. По традиции речь мусульманина была уснащена стихотворными цитатами, которые неизменно утверждают исламские ценности. Берясь за перо, он входил в соприкосновение с красотой каллиграфии. Он мог оценить красивый ковер, узоры и краски которого символизировали для него исламский образ рая. Его душа напитывалась безмятежностью мечети или традиционного дома. Его ухо, приученное к небесной красоте коранической напевности, легко отличало музыку, долетающую с «иного» берега существования, от какофонии, которая нынче под именем музыки исходит из низших областей души. Целая цивилизация и культура, до глубины насыщенная духовными ценностями ислама, окружала мусульманина, помогая ему жить по-исламски.
В последнее столетие движение за модернизацию объединилось с движением так называемых реформаторов — вопреки их жестким расхождениям в вопросах права и теологии, — чтобы уничтожить это искусство и культуру и создать пустыню в душе мусульманина. Это позволило уродливейшим проявлениям современного индустриального мира с поразительной легкостью, всего за несколько десятилетий, истребить многое из бесценного художественного наследия ислама. Например, многие из красивейших исламских городов, включая и священные города, изуродованы новым градостроительством, чуждым духу ислама, архитектурой и внутренним оформлением зданий. Конечно, в немалой степени в этом повинна человеческая алчность в облике западных компаний с их стремлением к максимальной прибыли. К ним присоединились мусульманские коллаборационисты, которые полагают, что, добавляя к своим архитектурным творениям несколько арок или классических фасадов, они придают им нечто исламское. Однако скорость, с которой развивался этот процесс — до самого недавнего времени, не встречая особого противодействия, — есть результат небрежения духовным значением исламского искусства со стороны тех, кто стремился модернизировать исламский мир по западной модели или «реформировать» его возвращением к предположительно «чистому» исламу. Но эта концепция «чистого» ислама неизбежно создает вакуум в душе мусульман и подрывает как раз те силы, которые могли бы оказать сопротивление калечащему воздействию чуждой культуры.
Все же, в конечном счете, даже в тех регионах арабского мира, где увядание исламского искусства и культуры было заметней всего, теперь появилось стремление заново открыть культуру ислама. Молодые мусульманские архитекторы снова проявляют интерес к принципам мусульманской архитектуры, городской планировки и садовых ландшафтов. По крайней мере, в некоторых странах возродились старинные ремесла. Есть музыканты, которые стремятся сохранить классические традиции музыки, замечается и новая волна интереса к арабской и персидской литературной классике. В условиях нынешней борьбы за представление подлинного образа ислама это движение имеет большую важность. В конечном счете, с религиозной точки зрения оно может оказаться более эффективным, чем многие политические, социальные и экономические движения, которые поначалу ставят перед собой грандиозные цели, но редко достигают результата, который можно назвать подлинно исламским, ибо начало они берут не в сердце и уме верующих мусульман. Возрожденное внимание к традиционному исламскому искусству не может не иметь огромного значения с точки зрения самого ислама, поскольку искусство неразрывно связано с его сердцевиной. Священное искусство ислама есть дар Небес, исполненный барака, благодати. Во всех отношениях это искусство — благословение, в основе своей исходящее из Божественной Благодати, аль-Рахма.
Более того, существует еще одна функция, которую сегодня может выполнить исламское искусство, а сама функция — при правильном ее понимании — представляет собой большое благо и преимущество. В мире, переполненном ложью и фальсификациями, это искусство — вместе с доктринальной истиной — может служить критерием исламской сути всего того, что претендует считаться исламским. Искусство может служить критерием истинно исламской природы социальных, культурных и даже политических явлений или движений, в отличие от простого использования исламской символики и образности ислама в качестве лозунгов или средств достижения совершенно иных целей. Ислам на протяжении всей своей истории, во всей глубине и широте своих истинных проявлений, от архитектуры до портняжного мастерства, подчеркивал красоту и был неотделим от нее. А те, кто утверждают, будто выступают сегодня от имени ислама, сумели они создать некую форму прекрасного? Такие качества, как ясность, покой, гармония и равновесие, которыми характеризуется как исламская религия, так и художественные и культурные проявления ислама, — можно ли обнаружить их в том, что сегодня создают и производят эти люди? Можно вспомнить, что даже войска традиционного исламского мира — от тех, что сражались в битве при Бадре, до армий Саладина и янычаров — обладали благородством и красотой, находившими свое отражение в одежде, оружии и музыке. Разумеется, можно сказать, что в старину красивы были и войска христианских, индусских или буддистских стран, и что только современный мир сделал это невозможным. Это утверждение, несомненно, справедливо, но следует помнить, что в современном мире и государств таких нет, которые рассматривали бы свои во оруженные силы как христианские, индусские или буддистские, и действовали бы на политико-военной арене во имя этих религий. Так что они свободны от бремени, которое лежит на тех, кто выступает и действует во имя ислама, для кого критерий исламского искусства сохраняет свою важность в определении подлинной природы сил, вовлекаемых в их кампании.
То же можно сказать и в отношении интеллектуальной и религиозной жизни. Сейчас много говорят об исламизации образования, экономической системы и самого общества, и многие отважно борются за достижение этих целей. Но выступления во имя ислама — как и во имя любой другой религии Бога — означают и большую ответственность. Полностью ли осознают те, кто готов выполнять эти задачи, что такое ислам за пределами предписаний шариата, четко определенных в Коране и хадисах? И здесь тоже — исламское искусство в универсальном смысле может служить действенным критерием, позволяющим судить как о природе этих процессов, так и об их успешности. Ибо ничто достоверно исламское не может быть лишенным тех качеств, о которых ранее шла речь в этой книге, качеств, порожденных исламской духовностью и проявившихся за долгий исторический период во многих регионах мира, в традиционных искусствах ислама — от гончарного дела до литературы и музыки.
То из традиционных искусств ислама, что дошло в сохранности до наших дней, особенно их священная сердцевина, то есть священное искусство ислама — есть бесценный дар Бога мусульманам, и не только им, а всем, кто чувствует возрождающую силу красоты, ибо она слита с истиной. Это искусство дает укрытие от бурь современного мира; оно служит животворным источником для омоложения тела и души и опорой для осмысления высоких реальностей, которые ведут человека к Наивысшей Реальности. Несомненно, принципы этого искусства, уходящие корнями во внутреннее измерение исламского откровения и его духовности, могут быть заново открыты и использованы теми мусульманскими художниками, которые видят свое призвание в созидании современных форм и проявлений искусства ислама. Оно тоже должно изучаться в свете своей духовной значимости, а не просто как развитие истории, чтобы сделать ислам понятней как для не-мусульман, так и для тех мусульман, которые стремятся заново открыть собственные традиции. В то же время сама реальность этого искусства предстает доказательством проявления Единого во множественности, рождаемой из этого гармонией, которая раскрепощает душу, освобождая человека от порабощенности множествами и позволяя ему испытать беспредельную радость близости к Единому. Исламское искусство выполняет свое назначение и действует в качестве дополнения и опоры коранического откровения, способствуя достижению тех целей, ради которых человеку был явлен ислам. Цель эта — познание Единого через опьяняющую красоту форм, красок и звуков, которые, как теофании, проявляют себя в виде ограниченных форм наружно, а внутренне раскрываются в Беспредельное, служа посредниками в постижении той Истины (аль-Хакк), которая есть одновременно Величие (аль-Джалал) и Красота (аль-Джамал).
Фото: «Приношение всем художникам» (художник Хосейн Зендеруи, 1980).
Источник: Наср С.Х. Исламское искусство и духовность / С.Х. Наср; пер. М.Л. Салганик. — М.: ИПЦ «Дизайн. Информация. Картография», 2009. — С. 224—231.
